Существует категория людей, интересы которых в жизни сводятся к получению удовольствия от унижения и мучения других людей. Склонность к жестокости, которая сопутствует поведению такого человека, получила название «садизм ».

Садизм психиатрия относит к расстройствам личности и рассматривает как антисоциальное явление.

Было установлено, что человек не рождается садистом, а становится им в процессе жизни, как правило, сопряженной с аналогичной жестокостью. Причины развития садистских наклонностей – родом из детства, когда психика человека очень уязвима, впитывает негативные эмоции, закрепляет их на бессознательном уровне и трансформирует в различные формы насилия.

Развитие садизма, как черты личности, не зависит от качества воспитания, но может быть тесно связано с методами воспитательного процесса. Излишняя строгость по отношению к ребенку, несоизмеримые наказания, не пережитые и не осмысленные обиды, угрозы физической расправы и ее применение в воспитательных целях вполне способны нанести психическую травму растущему маленькому человеку, деформировать психику и развить в нем агрессию, которая в будущем будет направлена во внешнюю среду.

Признаки садизма заметны любому не сведущему в тонкостях психиатрии человеку, но зачастую оцениваются неправильно до тех пор, пока конкретный человек не становится жертвой такого насилия. Существует несколько форм проявления садизма:

• Психологическое насилие, когда садист регулярно высказывается или совершает поступки, унижающие или оскорбляющие другого человека.
• Сексуальное насилие, когда садист получает наслаждение путем причинения страданий своему партнеру.
• Нанесение телесных повреждений другому живому существу с целью получить власть над жертвой и самоутвердиться за этот счет.

Садистские наклонности человек может проявлять не со всеми, а только в присутствии тех людей (или, как правило, одного человека), которых считает более слабыми психологически и физически. По этой причине жертвами садиста становятся чаще всего животные, дети, особи женского пола, которые не могут (или садист считает, что не могут) оказать должного сопротивления. Садистские наклонности, проявляющиеся в семье, ставят в положение жертвы всех домочадцев.

Признаки садистских наклонностей могут проявляться как:

• нелюбовь к животным,
• стремление проводить эксперименты с живыми организмами, опасные для жизни последних,
• неуважение или оскорбительное поведение с особями противоположного пола (выборочными жертвами, а не всеми подряд),
• болезненная игра на чувствах другого человека,
• преднамеренное разрушение чужих планов и надежд,
• немотивированная мстительность,
• презрительное отношение к некоторым людям,
• желание властвовать над кем-либо,
• оговор, обман другого человека с целью доставить неприятности
• и многие другие поступки, которые окружающие могут ошибочно расценивать как плохие черты характера, а не психическое расстройство.

Лечить садистские наклонности берутся психотерапевты, но эффективность лечения всегда находится под вопросом, так как не существует лекарственных препаратов, блокирующих тягу к насилию. Психиатрия отмечает, что садистские наклонности оказываются часто сродни сексуальному расстройству, то есть берут свое начало в сексуальном влечении. Поэтому методы психотерапии садизма сходны с методами лечения сексуальных расстройств.

Корректировать психику садиста крайне сложно, ведь его психология формировалась долгие годы в условиях травмы (психологической или физической), и повернуть вспять этот процесс невозможно.

Человека с садистскими наклонностями , становящегося угрозой для членов общества, ограничивают в свободе передвижения. Жертвам психологического или сексуального садиста рекомендуют удаляться от своего мучителя на большие расстояния. В случаях активного преследования садистом своей жертвы ему предписывается законом запрет на приближение.

Люди, находящиеся в тисках невротического отчаяния, ухитряются продолжать "свое дело" тем или иным способом. Если их способность к творчеству не была слишком сильно нарушена неврозом, то они способны вполне сознательно примириться с укладом своей жизни и сконцентрироваться в той области, в которой они могут иметь успех. Они могут стать участниками социального или религиозного движения или посвятить себя работе в организации. Их работа может приносить пользу: тот факт, что им не хватает "огонька", может перевешиваться тем обстоятельством, что их не нужно подгонять.

Другие невротики, приспосабливаясь к конкретному образу жизни, могут перестать подвергать его сомнению, не придавая ему, правда, особого значения, а просто выполняя свои обязанности. Джон Марквонд описывает такой образ жизни в романе "Так мало времени". Именно это состояние, я убеждена, Эрих Фромм описывает как "дефектное" в противоположность неврозу. Однако я объясняю его как результат невроза.

Невротики могут, с другой стороны, отказаться от всех серьезных или перспективных занятий и полностью переключиться на проблемы повседневной жизни, пытаясь хоть немного испытать счастья, находя свой интерес в каком-либо увлечении или случайных радостях -- вкусной пище, веселой выпивке, непродолжительных любовных увлечениях. Или они могут все предоставить судьбе, увеличивая степень своего отчаяния, позволяя своей личности распадаться на части. Неспособные выполнять последовательно любую работу, они предпочитают пить, играть в азартные игры, заниматься проституцией.

Разновидность алкоголизма, описанная Чарльзом Джексоном в "Последнем уикенде", обычно представляет последнюю стадию подобного невротического состояния. В этой связи было бы интересно исследовать, не оказывает ли бессознательное решение невротика расколоть свою личность существенное психическое содействие развитию таких известных заболеваний, как туберкулез и рак.

Наконец, невротики, потерявшие надежду, могут превратиться в деструктивные личности, пытаясь одновременно восстановить свою целостность, живя чужой жизнью. По моему мнению, именно в этом заключается смысл садистских наклонностей.

Так как Фрейд считал садистские влечения инстинктивными, интерес психоаналитиков был большей частью сосредоточен на так называемых садистских извращениях. Примеры садистских стремлений в повседневных отношениях, хотя и не игнорировались, все-таки строго не определялись. Любой вид настойчивого или агрессивного поведения мыслился как модификация или сублимация инстинктивных садистских влечений. Например, Фрейд рассматривал в качестве подобной сублимации стремление к власти. Верно, что стремление к власти может носить садистский характер, но для личности, которая рассматривает жизнь как борьбу всех против всех, оно может просто представлять борьбу за выживание. В действительности такое стремление не обязано быть садистским вообще. В результате отсутствия четкости в определениях мы не имеем ни исчерпывающей картины тех форм, которые садистские аттитюды могут принимать, ни одного критерия для определения, какое влечение является садистским. Слишком большая роль отводится интуиции автора в определении, что точно может быть названо садизмом, а что нет. Такая ситуация вряд ли способствует эффективному наблюдению.

Простое действие нанесения вреда другим само по себе никак не свидетельствует о наличии садистской тенденции. Человек может быть втянут в борьбу личного или общего характера, в ходе которой он может наносить ущерб не только своим врагам, но и своим сторонникам также. Враждебность по отношению к другим может быть также реактивной. Человек может чувствовать себя обиженным или испуганным и хотеть ответить более резко, что, хотя и не пропорционально объективному вызову, субъективно находится с ним почти в полном соответствии. Однако на этом основании легко и обмануться: слишком часто называлось оправданной реакцией то, что на самом деле представляло проявление садистской наклонности. Но трудность в различии между первым и вторым не означает, что не существует реактивной враждебности. Наконец, существуют все те виды наступательной тактики агрессивного типа, который воспринимает себя борцом за выживание. Я не стану перечислять эти садистские агрессии; их жертвам может наноситься определенный ущерб или вред, но последний представляет скорее неизбежный побочный продукт, чем прямой умысел. Проще выражаясь, мы могли бы сказать, что, хотя те виды действий, которые мы имеем здесь в виду, носят агрессивный или даже враждебный характер, они не являются предосудительными в обычном понимании. Не существует никакого сознательного или бессознательного чувства удовлетворения от самого факта причинения вреда.

Для сравнения рассмотрим некоторые типичные садистские аттитюды. Нагляднее всего они проявляются у тех, кто открыт для выражения своих садистских наклонностей, независимо от того, осознают они наличие таких влечений или нет. Далее везде, где я говорю о невротике с садистскими наклонностями, я имею в виду невротика, чьим доминирующим аттитюдом является садизм.

Индивид с садистскими наклонностями может обладать желанием порабощать других людей, в частности своего партнера. Его "жертва" должна стать рабом супермена, существом не только без желаний, чувств или собственной инициативы, но и вообще без всяких требований к своему господину. Эта тенденция может принять форму воспитания характера -- так профессор Хиггинс из "Пигмалиона" воспитывает Лизу. В благоприятном случае она может иметь и конструктивные последствия, например тогда, когда родители воспитывают детей, учителя -- учеников.

Иногда такая тенденция присутствует и в сексуальных отношениях, особенно если партнер-садист является более зрелым. Иногда она наблюдается в гомосексуальных отношениях между старым и молодым партнерами. Но даже в этих случаях рожки дьявола станут видны, если раб даст хоть какой-нибудь повод к самостоятельности при выборе друзей или удовлетворении своих интересов. Часто, хотя и не всегда, садистом овладевает состояние навязчивой ревности, которая используется как средство мучения своей жертвы. Садистские связи этого вида отличает то, что сохранение власти над жертвой вызывает у садиста гораздо больший интерес, чем его собственная жизнь. Он скорее откажется от своей карьеры, удовольствий или выгоды от встречи с другими, чем предоставит своему партнеру какую-либо независимость.

Способы удержания партнера в рабстве являются типичными. Они изменяются в очень ограниченных пределах и зависят от структуры личности обоих партнеров. Садист сделает все, чтобы убедить партнера в значимости своей связи с ним. Он будет выполнять определенные желания партнера -- хотя и очень редко в степени, превышающей минимальный уровень выживания, выражаясь физиологическим языком. При этом он будет создавать впечатление уникального качества услуг, которые он предлагает своему партнеру. Никто другой, скажет он, не смог бы дать партнеру такого взаимопонимания, такой поддержки, такого большого сексуального удовлетворения и так много интересного; в действительности же никто другой не смог бы ужиться с ним. Кроме того, он может удерживать партнера явным или неявным обещанием лучших времен -- ответной любви или супружества, более высокого финансового статуса, лучшего обращения. Иногда он подчеркивает свою личную потребность в партнере и апеллировать к нему на этом основании. Все эти тактические маневры довольно успешны в том смысле, что садист, будучи одержим чувством собственности и желанием унизить, изолирует своего партнера от других. Если партнер становится достаточно зависимым, то садист может начать угрожать бросить его. Могут применяться также и другие методы унижения, но они настолько самостоятельны, что будут обсуждаться отдельно, в другом контексте.

Конечно, мы не сможем понять, что происходит между садистом и его партнером, если не примем во внимание характерные особенности последнего. Часто партнер садиста относится к подчиненному типу и, следовательно, испытывает страх перед одиночеством; или он может быть человеком, который глубоко вытеснил свои садистские влечения и поэтому, как будет показано позже, совершенно беспомощен.

Взаимная зависимость, возникающая в подобной ситуации, пробуждает негодование не только в том, кто порабощает, но и в поработителе также. Если потребность в обособлении у последнего доминирует, то он особенно возмущен подобной сильной привязанностью партнера к своим мыслям и усилиям. Не осознавая, что он сам создал эти стягивающие узы, он может упрекать партнера за то, что тот крепко держится за него. Его желание вырваться из таких ситуаций в такой же степени выражает страх и негодование, в какой служит средством унижения.

Не все садистские желания направлены на порабощение. Определенный вид таких желаний направлен на получение удовлетворения от игры на эмоциях другого человека как на некотором инструменте. В своей повести "Дневник обольстителя" Серен Кьеркегор показывает, как человек, который ничего не ожидает от своей жизни, может быть полностью поглощен игрой как таковой. Он знает, когда проявить интерес и когда быть безразличным. Он крайне чувствителен в угадывании и наблюдении реакций девушки в отношении самого себя. Он знает, как пробудить и как сдержать ее эротические желания. Но его чувствительность ограничена требованиями садистской игры: он полностью безразличен к тому, что эта игра могла значить для жизни девушки. То, что в повести Кьеркегора представляет результат осознанного, хитроумного вычисления, довольно часто происходит бессознательно. Но это та же самая игра в притяжение и отталкивание, с очарованием и разочарованием, радостью и горем, подъемом и понижением.

Третьей разновидностью садистских влечений является желание эксплуатировать партнера. Эксплуатация не обязательно носит садистский характер; она может иметь место просто ради получения выгоды. При садистской эксплуатации выгода также может приниматься во внимание, но она часто носит иллюзорный характер и явно не пропорциональна усилиям, потраченным на ее достижение. Для садиста эксплуатация становится по праву разновидностью страсти. Единственное, что принимается во внимание, -- это переживание триумфа победы над другими. Специфически садистский оттенок проявляется в средствах, используемых для эксплуатации. Партнер вынужден прямо или косвенно подчиняться резко возрастающим требованиям садиста и вынужден испытывать чувство вины или унижения, если не способен выполнить их. Человек с садистскими наклонностями всегда может найти оправдание для того, чтобы чувствовать себя недовольным или несправедливо оцененным и на этом основании стремящимся к еще большему повышению требований.

"Эдда Габлер" Ибсена иллюстрирует, каким образом выполнение таких требований часто побуждается желанием нанести ущерб другому человеку и поставить его на свое место. Эти требования могут касаться материальных вещей или сексуальных потребностей или помощи в профессиональном росте; они могут быть требованиями особого внимания, исключительной преданности, безграничной терпимости. В содержании таких требований нет ничего садистского; то, что указывает на садизм, это ожидание, что партнер должен всеми доступными способами наполнить эмоционально пустую жизнь. Это ожидание также хорошо иллюстрируется постоянными жалобами Эдды Габлер на чувство скуки, а также ее потребностью в волнении и возбуждении. Потребность питаться, подобно вампиру, эмоциональной энергией другого человека, как правило, полностью бессознательна. Но вполне вероятно, что эта потребность лежит в основе стремления к эксплуатации и является той почвой, из которой предъявляемые требования черпают свою энергию.

Природа садистской эксплуатации становится еще более ясной, если мы учитываем, что одновременно с ней существует тенденция к фрустрированию других дюдей. Было бы ошибкой утверждать, что садист никогда не хочет оказывать какие-нибудь услуги. При определенных условиях он может быть даже великодушным. То, что типично для садизма, это не отсутствие желания идти навстречу, а гораздо более сильный, хотя и бессознательный импульс к противодействию другим -- уничтожению их радости, обману их ожиданий. Удовлетворенность или жизнерадостность партнера с непреодолимой силой провоцирует садиста на то, чтобы тем или иным способом омрачить эти состояния. Если партнер радуется предстоящей встрече с ним, он стремится быть угрюмым. Если партнер выразит желание вступить в половое отношение, он окажется холодным или бессильным. Возможно, он даже не способен или бессилен делать что-либо позитивное. Исходящее от него уныние подавляет все вокруг. Процитирую Альдоса Хаксли: "Он не должен был делать ничего; для него достаточно было просто быть. Они свернулись и почернели от обычной инфекции". И чуть ниже: "Что за изысканное изящество воли к власти, что за элегантная жестокость! И какой изумительный подарок для того заражающего всех уныния, которое подавляет даже самое бодрое настроение и душит всякую возможность радости".

Такой же важной, как и только что рассмотренные, является тенденция садиста к пренебрежению и унижению других. Садист удивительно проницателен в обнаружении недостатков, нащупывании слабых мест своих партнеров и указании им на это. Он интуитивно чувствует, где его партнеры обидчивы и где им можно нанести удар. И он стремится использовать свою интуицию безжалостно в унизительной критике. Такая критика может быть рационально объяснена как честность или желание быть полезным; он может убедить в искренней обеспокоенности относительно компетентности или целостности другой личности, но впадает в панику, если искренность его сомнений окажется под вопросом. Подобная критика может также принять форму обычной подозрительности.

Садист может сказать: "Если бы только я мог доверять этому человеку!" Но после того, как он превратил его в своих снах в нечто отвратительное -- от таракана до крысы, как может он надеяться доверять ему! Другими словами, подозрительность может быть обычным следствием мысленного пренебрежительного отношения к другому человеку. И если садист не осознает своего пренебрежительного отношения, он может осознавать лишь его результат -- подозрительность.

Кроме того, здесь, по-видимому, более уместно говорить о придирчивости, чем просто о некоторой тенденции. Садист не только не направляет свой прожектор на реальные недостатки партнера, а в гораздо большей степени склонен экстернализировать свои собственные ошибки, формируя таким образом свои возражения и критические замечания. Если садист, например, расстроил кого-нибудь своим поведением, то он сразу же проявит беспокойство или даже выразит презрение к эмоциональной неустойчивости партнера. Если партнер, будучи запуганным, не совсем откровенен с ним, то он начнет упрекать его за скрытность или ложь. Он будет упрекать партнера за зависимость, хотя сам сделал все, что в его силах, чтобы сделать его зависимым. Подобное пренебрежение выражается не только с помощью слов, но и всем поведением. Унижение и деградация сексуальных навыков может быть одним из его выражений.

Когда любое из названных влечений фрустрируется или когда партнер платит той же монетой и садист ощущает себя подчиненным, эксплуатируемым и презираемым, то он способен впадать временами в почти безумную ярость. В его воображении никакое несчастье не может быть достаточно большим, чтобы причинить страдание обидчику: он способен пытать его, избивать, резать на части. Эти вспышки садистской ярости могут, в свою очередь, вытесняться и приводить к состоянию сильной паники или к какому-нибудь функциональному соматическому расстройству, указывающему на увеличение внутреннего напряжения.

В чем же тогда смысл садистских влечений? Какая внутренняя нужда заставляет человека вести себя с такой жестокостью? Предположение, что садистские влечения выражают извращенную сексуальную потребность, не имеет никакого фактического основания. Верно, что они могут выражаться в сексуальном поведении. В этом отношении садистские влечения не являются исключением из того общего правила, что все наши типичные аттитюды обязательно проявляются в нашей манере работать, в нашей походке, в нашем почерке. Также верно, что многие сексуальные действия сопровождаются определенным возбуждением или, как неоднократно мною отмечалось, всепоглощающей страстью.

Однако заключение, что состояния радостного возбуждения сексуальны по своей природе, даже когда не воспринимаются в качестве таковых, основывается только на допущении, что каждое возбуждение само по себе сексуально. Однако не существует ни одного свидетельства, доказывающего эту посылку. Феноменологически ощущения садистского возбуждения и сексуального удовлетворения совершенно различны по своей природе.

Утверждение, что садистские импульсы вырастают из устойчивого детского влечения, имеет некоторое основание в том, что дети, которые обычно жестоко относятся к животным или другим детям, испытывают при этом явное возбуждение. Следуя этому поверхностному сходству, можно было бы сказать, что начальная жестокость ребенка -- это всего лишь чистое проявление садистской жестокости. Но на самом деле она не только не является чистым проявлением: жестокость взрослого имеет принципиально другую природу. Как мы видели, жестокость взрослого обладает определенными характеристиками, отсутствующими в жестокости ребенка. Последняя, по-видимому, является сравнительно простой реакцией на чувство подавленности или униженности. Ребенок утверждает себя, вытесняя свою месть на более слабых. Специфически садистские влечения более запутанны и рождаются из более сложных источников. Кроме того, подобно всякой попытке объяснять более поздние особенности прямой зависимостью их от ранних переживаний рассматриваемая попытка оставляет основной вопрос без ответа: "Какие факторы объясняют постоянство и развитие жестокости? ".

Каждая из рассмотренных гипотез сосредоточивается только на одной стороне садизма -- сексуальности в одном случае, жестокости в другом -- и не объясняет даже эти характерные особенности. То же самое можно сказать и об объяснении, предложенном Эрихом Фроммом, хотя оно и ближе к истине, чем остальные. Фромм указывает, что невротик с садистскими наклонностями не желает уничтожать того, к кому он привязывается, т. к. не может жить своей собственной жизнью и нуждается в партнере для симбиотического существования. Это наблюдение вне всякого сомнения верно, но все же оно недостаточно ясно объясняет, почему невротик компульсивно побуждается к вторжению в жизнь других людей или почему это вмешательство принимает именно те конкретные формы, которые мы наблюдаем.

Если мы рассматриваем садизм как невротический симптом, то нам, как и всегда, следует начинать не с попытки объяснения симптома, а с попытки понять структуру личности невротика, порождающей этот симптом. Когда мы смотрим на проблему с этой точки зрения, то начинаем понимать, что явно выраженные садистские влечения развиваются только у того, кто испытывает чувство бесполезности своей собственной жизни. Поэты интуитивно чувствовали это базисное состояние задолго до того, как мы оказались способны зафиксировать его со всей основанной на клинических испытаниях скрупулезностью. Как в случае с Эд-дой Габлер, так и с Соблазнителем возможность сделать что-либо с собой, своей жизнью была более или менее бесполезным делом. Если при этих обстоятельствах невротик не может найти свой путь к тому, чтобы подчиниться судьбе, он по необходимости становится крайне возмущенным. Он чувствует себя навсегда исключенным, выведенным из строя.

По этой причине невротик начинает ненавидеть жизнь и все, что в ней является позитивным. Но он ненавидит ее, сгорая от зависти к тому, кто отказывается от того, чего он сам страстно желает. Это горькая, с элементами разочарования, зависть человека, который чувствует, что жизнь проходит мимо. "Завистью к жизни" назвал ее Ницше.

Невротик также не чувствует, что другие имеют свои заботы: "они" сидят за столом в то время, когда он голоден; "они" любят, творят, радуются, чувствуют себя здоровыми и свободными, родом откуда-то. Счастье других и их "наивные" ожидания, удовольствия и радости раздражают его. Если он не может быть счастливым и свободным, почему они должны быть такими? Говоря словами главного героя "Идиота" Достоевского, невротик не может простить им их счастья. Он должен подавлять радость других.

Его аттитюд иллюстрируется историей о безнадежно больном туберкулезом учителе, который плюет на бутерброды своих учеников и приходит в восторг от своей власти подавлять их волю. Это был сознательный акт мстительной зависти. У садиста тенденция к фрустрации и подавлению настроения других является, как правило, глубоко бессознательной. Но его цель так же пагубна, как и цель учителя: перенести свое страдание на других; если другие расстроены и унижены в такой же степени, как и он, то его страдание смягчается.

Другим способом, которым невротик облегчает свои страдания от испытываемой им грызущей зависти, является тактика "кислого винограда", исполняемая с таким совершенством, что даже опытный наблюдатель легко обманывается. Фактически его зависимость настолько глубоко похоронена, что он сам обычно высмеивает любое предположение о ее существовании.

Его сосредоточенность на тягостной, обременительной и уродливой стороне жизни выражает таким образом не только его ожесточенность, но в гораздо большей степени его заинтересованность в доказательстве самому себе, что он не является совсем пропащим человеком. Его бесконечная придирчивость и принижение всех ценностей частично вырастают из этого же источника. Он, например, обратит внимание на ту часть красивого женского тела, которая не является совершенной. Входя в комнату, его глаза будут прикованы к тому цвету или той части мебели, которые не гармонируют с общей обстановкой. Он обнаружит единственный недостаток во всех других отношениях хорошей речи. Аналогично все, что несправедливо или ошибочно в жизни других людей, их характерах или мотивах, приобретает угрожающее значение в его голове. Если он опытный человек, то припишет этот аттитюд своей чувствительности к недостаткам. Но проблема состоит в том, что он обращает свой прожектор только на темную сторону жизни, оставляя все остальное без внимания.

Хотя невротик и преуспевает в смягчении своей зависимости и ослаблении своего негодования, его аттитюд девальвации всего позитивного порождает, в свою очередь, чувство разочарования и неудовлетворенности. Например, если он имеет детей, то думает, прежде всего, о заботах и обязательствах, связанных с ними; если он не имеет детей, то чувствует, что отказал себе в самом важном человеческом переживании. Если он не имеет сексуальных связей, то чувствует себя потерянным и озабочен опасностями своего воздержания; если имеет сексуальные связи, то испытывает унижение и стыдится их. Если у него имеется возможность совершить путешествие, то он нервничает из-за неудобств, связанных с этим; если он не может путешествовать, то находит унизительным оставаться дома. Поскольку ему и в голову не приходит, что источник его хронической неудовлетворенности может находиться в нем самом, то он чувствует себя вправе внушать другим людям, как они нуждаются в нем, и предъявлять им все большие требования, выполнение которых никогда не может удовлетворить его.

Мучительная зависть, тенденция к девальвации всего положительного и неудовлетворенность как итог всего этого объясняют в известной мере достаточно точно садистские влечения. Мы понимаем, почему садист побуждается к фрустрации других, причинению страдания, обнаружению недостатков, предъявлению ненасытных требований. Но мы не можем оценить ни степень деструктивности садиста, ни его высокомерное самодовольство до те пор, пока не рассмотрим, что делает его чувство безнадежности с его отношением к самому себе.

В то время как невротик нарушает самые элементарные требования человеческого приличия, в то же самое время он скрывает в самом себе идеализированный образ личности с особенно высокими и устойчивыми моральными стандартами. Он один из тех (о них мы говорили выше), кто, отчаявшись когда-либо соответствовать таким стандартам, сознательно или бессознательно, решили быть настолько "плохими", насколько это возможно. Он может преуспеть в этом качестве и демонстрировать его с видом отчаянного восхищения. Однако такое развитие событий делает пропасть между идеализированным образом и реальным "Я" непреодолимой. Он чувствует себя совершенно негодным и не заслуживающим прощения. Его безнадежность становится более глубокой, и он приобретает безрассудство человека, которому нечего терять. Поскольку такое состояние достаточно устойчиво, то тем самым для него фактически исключается возможность иметь конструктивные аттитюды в отношении самого себя. Любая прямая попытка сделать такой аттитюд конструктивным обречена на провал и выдает полное незнание невротиком своего состояния.

Отвращение невротика к самому себе достигает таких размеров, что он не может смотреть на себя. Он должен защищать себя от презрительного отношения к самому себе только посредством усиления чувства самодовольства, выполняющего роль своеобразной брони. Самая незначительная критика, пренебрежение, отсутствие особого признания могут мобилизовать его презрение к самому себе и поэтому должны быть отвергнуты как несправедливые. Он вынужден поэтому экстернализировать свое презрение к самому себе, т. е. начать обвинять, ругать, унижать других. Это, однако, бросает его в утомительный порочный круг. Чем больше он презирает других, тем меньше он осознает свое презрение к самому себе, и последнее становится более сильным и безжалостным, чем более он ощущает свою безнадежность. Борьба против других является поэтому вопросом самосохранения.

В качестве примера этого процесса служит описанный ранее случай с женщиной, которая обвиняла своего мужа в нерешительности и захотела чуть ли не буквально разорвать себя на части, узнав, что на самом деле она была в ярости от своей собственной нерешительности.

После всего сказанного мы начинаем понимать, почему садисту так необходимо унижать других. Кроме того, мы теперь способны понять внутреннюю логику его компульсивного и часто фанатичного стремления переделывать других и как минимум своего партнера. Поскольку он сам не может приспособиться к своему идеализированному образу, то это должен сделать его партнер; и та безжалостная ярость, которую он испытывает в отношении самого себя, направляется на партнера в случае малейшей неудачи последнего. Невротик может иногда задавать себе вопрос: "Почему я не оставлю своего партнера в покое?" Однако очевидно, что подобные рациональные соображения бесполезны, пока существует и экстернализируется внутренняя битва.

Садист обычно рационализирует давление, которое он оказывает на партнера, как "любовь" или интерес к "развитию". Нет необходимости говорить, что это не любовь. Точно так же это и не интерес к развитию партнера в соответствии с замыслами и внутренними законами последнего. В действительности садист пытается переложить на партнера невыполнимую задачу реализации его -- садиста -- идеализированного образа. Самодовольство, которое невротик был вынужден развивать в качестве щита против презрительного отношения к самому себе, позволяет ему делать это с щеголеватой самоуверенностью.

Понимание этой внутренней борьбы позволяет нам также глубже осознать другой и более общий фактор, необходимо присущий всем садистским симптомам: мстительность, которая часто просачивается подобно яду сквозь каждую ячейку садистской личности. Садист не только является мстительным, но и обязан им быть, потому что направляет свое неистовое презрение к самому себе вовне, т.е. на других. Поскольку его самодовольство мешает ему увидеть свою причастность к возникающим трудностям, то он должен почувствовать, что является именно тем, кого оскорбили и обманули; поскольку он не способен увидеть, что источник его отчаяния находится в нем самом, то он должен считать других ответственными за это состояние. Они погубили его жизнь, они должны ответить за это, именно они должны быть согласны на любое обращение с ними. Именно эта мстительность больше, чем любой другой фактор, убивает в нем всякое чувство симпатии и жалости. Почему он должен испытывать симпатию к тем, кто испортил его жизнь и к тому же живет лучше, чем он? В отдельных случаях желание отомстить может быть осознанным; он может осознавать его, например, в отношении к своим родителям. Тем не менее он не осознает, что это желание представляет всеобъемлющую черту своего характера.

Невротик с садистскими наклонностями, каким мы его видели до сих пор, -- это невротик, который из-за того, что ощущает себя исключенным и обреченным, выходит из себя, с яростью и слепой мстительностью набрасываясь на других. Мы теперь понимаем, что, заставляя страдать других, он стремится облегчить собственные страдания. Но едва ли это можно считать полным объяснением. Одни только деструктивные аспекты поведения невротика не объясняют всепоглощающей страсти большинства садистских действий. В таких действиях должна заключаться какая-то позитивная выгода, выгода, которая представляет для садиста жизненную необходимость. Это утверждение, как может показаться, противоречит допущению, что садизм является результатом чувства безнадежности. Как может потерявший надежду человек надеяться на что-либо позитивное и, что самое важное, стремиться к нему с такой поглощающей страстью?

Суть дела, однако, состоит в том, что, с точки зрения садиста, существует нечто важное, чего следует добиваться. Принижая достоинство других, он не только ослабляет невыносимое чувство презрения к самому себе, но в то же самое время развивает в себе чувство превосходства. Когда он подчиняет жизнь других удовлетворению своих потребностей, то испытывает не только возбуждающее чувство власти над ними, но и находит, хотя и ложный, смысл жизни. Когда он эксплуатирует других, то обеспечивает также себе возможность жить эмоциональной жизнью других, уменьшая тем самым чувство собственной пустоты. Когда он разрушает надежды других, то испытывает приподнятое чувство победителя, которое затемняет его собственное чувство безысходности. Это страстное желание мстительного триумфа является, возможно, самым сильным мотивирующим фактором садиста.

Все действия садиста направлены также на удовлетворение потребности в сильном возбуждении. Здоровый, уравновешенный человек не нуждается в подобных сильных волнениях. Чем он старше, тем меньше у него потребность в таких состояниях. Но эмоциональная жизнь садиста пуста. Почти все его чувства, за исключением гнева и желания победы, подавлены. Он настолько мертв, что нуждается в сильных возбуждениях, чтобы почувствовать себя живым.

Последним, но не менее важным обстоятельством является то, что отношения с другими дают возможность садисту почувствовать силу и гордость, усиливающие его бессознательное ощущение всемогущества. В процессе анализа аттитюд пациента к своим садистским наклонностям претерпевает глубокие изменения. Когда он впервые осознает их, то, по всей вероятности, критически оценивает их. Но это критическое отношение не является искренним; скорее это попытка убедить аналитика в верности принятым нормам. Периодически он может иметь вспышки ненависти к самому себе. Тем не менее, в более поздний период, когда он находится на грани того, чтобы отказаться от садистского образа жизни, он может внезапно почувствовать, что теряет что-то очень ценное. В этот момент впервые он сможет испытать осознанное приподнятое настроение от своей способности общаться с другими так, как ему нравится. Он может выразить озабоченность, чтобы анализ не превратил его в презираемое слабовольное существо. Очень часто такая озабоченность имеет основание: лишенный власти заставлять других служить своим эмоциональным потребностям, садист воспринимает себя как жалкое и беспомощное создание. Со временем он начнет осознавать, что чувство силы и гордости, которое он извлекал из своих садистских устремлений, представляет жалкий суррогат. Оно представляло для него ценность только потому, что реальная сила и подлинная гордость были недостижимы.

Когда мы понимаем природу той выгоды, которую садист предполагает извлечь из своих действий, то видим, что не существует никакого противоречия в том, что потерявший надежду невротик может фанатически стремиться к чему-либо еще. Однако не еще большую свободу или еще большую степень самореализации он стремится обрести: все делается для того, чтобы его состояние безнадежности оставалось неизменным, и он не надеется на подобное изменение. Все, чего он добивается, это поиск суррогатов.

Эмоциональная выгода, которую получает садист, достигается за счет того, что он живет чужой жизнью -- жизнью своих партнеров. Быть садистом означает жить агрессивно и большей частью деструктивно за счет других людей. А это представляет единственный способ, которым человек с таким сильным расстройством может существовать. Безрассудство, с которым он добивается своих целей, является безрассудством, рожденным отчаянием. Не обладая ничем, что он может потерять, садист может только выигрывать. В этом смысле садистские влечения обладают позитивной целью и должны рассматриваться как попытка восстановить утраченную целостность.

Причина, по которой эта цель так страстно преследуется, состоит в том, что празднование победы над другими дает ему возможность избавиться от унизительного чувства поражения.

Деструктивные элементы, присущие садистским желаниям, не могут тем не менее остаться без какого-либо отклика со стороны самого невротика. Мы уже указывали на усиление чувства презрения к самому себе. В равной мере важной реакцией является рождение тревоги. Частично она представляет страх перед возмездием: садист боится, что другие начнут обращаться с ним так, как он обращается с ними или как намеревается обращаться. Осознанно эта тревога выражается не столько как страх, сколько как само собой разумеющееся мнение, что они "заключили бы с ним нечестную сделку", если бы смогли, т. е. если бы он не препятствовал им, находясь в постоянном наступлении. Ему следует быть бдительным в предвидении и предупреждении любой возможной атаки настолько, чтобы быть практически защищенным от любого планируемого против него действия.

Это бессознательное убеждение в собственной защищенности часто играет важную роль. Оно дает ему ощущение полной безопасности: его никогда не обидят, его никогда не разоблачат, с ним никогда не произойдет несчастный случай, он никогда не заболеет, он не смог бы в действительности даже умереть. Если тем не менее люди или обстоятельства наносят ему ущерб, то его псевдобезопасность разбивается вдребезги, и он с большой вероятностью впадает в состояние сильной паники.

Частично тревога, испытываемая невротиком с садистскими наклонностями, представляет страх перед своими собственными взрывоопасными деструктивными элементами. Садист ощущает себя человеком, несущим бомбу с мощным зарядом. Необходима постоянная бдительность, чтобы сохранить контроль над этими элементами. Они могут проявиться во время выпивки, если он не слишком опасается расслабиться под влиянием алкоголя. Подобные импульсы могут начать осознаваться при особых условиях, представляющих для садиста соблазн.

Так, садист из романа Э. Золя "Зверь человеческий", увидя привлекательную девушку, впадает в панику, т. к. это пробуждает в нем желание убить ее. Если садист становится свидетелем несчастного случая или какого-либо акта жестокости, то это может вызвать приступ страха из-за пробуждения собственного желания уничтожения.

Эти два фактора -- презрение к самому себе и тревога ответственны большей частью за вытеснение садистских импульсов. Полнота и глубина вытеснения колеблются. Часто деструктивные импульсы не осознаются. Вообще говоря, удивительно, сколько существует садистских импульсов, о существовании которых невротик даже не подозревает. Он осознает их только при случайном жестоком обращении с более слабым партнером, при возбуждении от чтения о садистских действиях, при наличии явно выраженных садистских фантазий. Но эти спорадические проблески остаются изолированными. Большая часть повседневного отношения к другим садистом не осознается. Его застывшее чувство симпатии к самому себе и другим является тем фактором, который искажает проблему в целом; до тех пор, пока он не избавится от состояния окоченелости, он не сможет эмоционально переживать то, что он делает. Кроме того, оправдания, приводимые для маскировки садистских влечений, часто настолько искусны, что обманывают не только самого садиста, но и тех, кто поддался их воздействию. Мы не должны забывать, что садизм является конечной стадией развития сильного невроза. Следовательно, характер оправдания зависит от структуры того конкретного невроза, из которого рождаются садистские влечения.

Например, подчиненный тип будет порабощать партнера под бессознательным предлогом требования любви. Его требования будут маскироваться под личные потребности. Из-за того, что он так беспомощен, или настолько полон страха, или настолько болен, его партнер просто обязан делать для него все. Так как он не может быть одиноким, его партнер обязан быть с ним всегда и везде. Его упреки будут отражать в бессознательной форме страдания, которые ему якобы причиняют другие люди.

Агрессивный тип выражает садистские влечения почти без маскировки, что, однако, не означает, что он осознает их в каком-то смысле больше, чем другой тип невротика. Он не колеблется в проявлении своего недовольства, своего презрения, своих требований и при этом воспринимает свое поведение полностью оправданным и абсолютно искренним. Он будет также экстернализировать отсутствие уважения к другим и факт их эксплуатации и будет запугивать их в недвусмысленных выражениях, как плохо они обращаются с ним.

Обособленная личность удивительно ненавязчива в выражении садистских влечений. Она будет фрустрировать других скрытым образом, создавая у них чувство беззащитности, если их покинет, и впечатление, что они стесняют или нарушают ее душевное спокойствие, и испытывая тайное наслаждение от того, что они позволяют дурачить самих себя.

Однако садистские импульсы могут быть вытеснены очень сильно, и тогда возникает то, что можно было бы назвать инвертированным садизмом. В этом случае невротик так сильно боится своих импульсов, что бросается в другую крайность, чтобы не допустить их обнаружения самим собой или другими. Он будет избегать всего, что напоминает настойчивость, агрессию и враждебность, и в результате окажется глубоко и сильно заторможенным.

Краткий комментарий даст представление о том, что следует из указанного процесса. Бросок в другую крайность от порабощения других означает неспособность отдавать какие-либо распоряжения, причем значительно менее обязательные, чем при занятии ответственного положения или руководстве. Эта неспособность содействует развитию сверхосторожности при оказании воздействия или при необходимости высказать совет. Она подразумевает вытеснение даже самой обоснованной ревности. Добросовестный наблюдатель отметит только, что у пациента возникает головная боль, расстройство желудка или какой-нибудь другой симптом, если обстоятельства развиваются против его воли.

Бросок в другую крайность от эксплуатации других выдвигает на первое место тенденции к самопринижению. Последние проявляются не в отсутствии смелости выразить какое-либо желание или даже иметь его; не в отсутствии смелости выразить протест против оскорбления или даже почувствовать себя оскорбленным; оно проявляется в стремлении считать ожидания или требования других лучше обоснованными или более важными, чем свои собственные; оно проявляется в предпочтении скорее подвергнуться эксплуатации, чем отстаивать свой интерес. Такой невротик находится между двух огней. Он страшится своих импульсов, направленных на эксплуатацию, и презирает себя за свою нерешительность, которую он считает трусостью. А когда он подвергается эксплуатации, что с ним происходит обязательно, то он попадает в неразрешимую дилемму и впадает в депрессию, или у него развивается какой-нибудь функциональный симптом.

Аналогично вместо фрустрирования других он будет заботиться, чтобы не разочаровать их, быть деликатным и великодушным. Он пойдет на все, чтобы избежать всего, что могло бы предположительно задеть их чувства или каким-либо образом унизить их. Он будет интуитивно стремиться сказать или что-нибудь "приятное" -- например, замечание, содержащее высокую оценку, для повышения их самоуважения. Он имеет склонность автоматически брать вину на себя или быть чрезмерным в своих извинениях. Если он вынужден делать замечание, то делает это в самой мягкой форме. Даже тогда, когда с ним обращаются крайне пренебрежительно, он не выскажет ничего, кроме "понимания".

Вместе с тем он очень чувствителен к унижению и мучительно страдает от него.

Противопоставление эмоций, будучи глубоко вытесненным, может вызвать у садиста чувство, что он не в состоянии понравиться кому-либо. Так, невротик может искренне верить -- часто вопреки бесспорному свидетельству, -- что он не нравится представителям противоположного пола, что он должен довольствоваться "остатками с обеденного стола". Говорить в этом случае о чувстве унижения означает всего лишь использовать другие слова для обозначения того, что невротик так или иначе осознает и что может быть обычным выражением его презрения к самому себе.

В этой связи представляет интерес факт, что идея о своей непривлекательности может представлять бессознательное отвращение невротика к искушению сыграть в захватывающую игру в завоевание и отвержение. В процессе анализа постепенно может выясниться, что пациент бессознательно сфальсифицировал всю картину своих любовных отношений. В результате произойдет любопытное изменение: "гадкий утенок" начинает осознавать свое желание и способность нравиться людям, но восстает против них с чувством негодования и презрения, как только этот первый успех все воспринимают серьезно.

Полная структура личности со склонностью к инвертированному садизму обманчива и трудна для оценки. Ее сходство с подчиненным типом поразительна. Фактически если невротик с открытыми садистскими наклонностями обычно принадлежит агрессивному типу, то невротик с инвертированными садистскими наклонностями начинал, как правило, с развития преимущественно влечений подчиненного типа.

Вполне правдоподобно, что в детстве он испытал сильное унижение и его силой заставили покориться. Возможно, что он сфальсифицировал свои чувства и, вместо того чтобы восстать против своего притеснителя, полюбил его. По мере того как он становился старше -- вероятно, в подростковом возрасте, -- конфликты стали невыносимы, и он нашел убежище в обособлении. Но, испытав горечь поражения, он больше не мог оставаться в изоляции в своей башне из слоновой кости.

По всей видимости, он вернулся к своей первой зависимости, но со следующим различием: его потребность в любви стала настолько невыносимой, что он был готов платить любую цену за то, чтобы не оставаться одному. В то же самое время его шансы найти любовь уменьшались, потому что его потребность в обособлении, которая все еще действовала, сталкивалась с его желанием связать себя с кем-либо. Изнуренный этой борьбой, он становится беспомощным и развивает в себе садистские наклонности. Но его потребность в людях была такой сильной, что он вынужден был не только вытеснить свои садистские влечения, но и, впав в другую крайность, замаскировать их.

Жизнь с другими в таких условиях создает напряжение, хотя невротик может и не осознавать его. Он стремится быть напыщенным и нерешительным. Он должен постоянно играть какую-то роль, которая постоянно противоречит его садистским импульсам. Единственное, что требуется от него в этой ситуации, -- это думать, что он действительно любит людей; и поэтому он оказывается в шоке, когда в процессе анализа узнает, что у него вообще нет никакого сочувствия к другим людям или, по крайней мере, маловероятно, что у него такие чувства есть. С этого момента он склонен считать этот очевидный недостаток за бесспорный факт. Но в действительности он только отказывается от претензии на проявление позитивных чувств и бессознательно предпочитает скорее вообще ничего не ощущать, чем сталкиваться со своими садистскими импульсами. Позитивное чувство к другим может начать проявляться только тогда, когда он осознает эти импульсы и начинает преодолевать их.

В этой картине, однако, имеются определенные детали, которые укажут опытному наблюдателю на присутствие садистских влечений. Прежде всего, всегда присутствует скрытый способ, с помощью которого, как можно увидеть, он запугивает, эксплуатирует и фрустрирует других. Обычно существует заметное, хотя и бессознательное презрение к другим, чисто внешне отнесенное к их более низким моральным стандартам.

Наконец, существует ряд противоречий, прямо свидетельствующих о садизме. Например, невротик в одно время терпеливо мирится с садистским поведением, направленным на него самого, а в другое демонстрирует крайнюю чувствительность к самому незначительному доминированию, эксплуатации и унижению. В конце концов, невротик формирует впечатление о самом себе, что он -- "мазохист", т.е. испытывает удовольствие от того, что его мучают. Но поскольку этот термин и лежащая в его основе идея ошибочны, то лучше от него отказаться и взамен рассмотреть ситуацию в целом.

Будучи крайне заторможенным в утверждении самого себя, невротик с инвертированными садистскими наклонностями в любом случае будет легкой мишенью для оскорблений. К тому же, из-за того что он нервничает из-за своей слабости, он действительно часто привлекает внимание инвертированных садистов, одновременно восхищаясь и ненавидя их, -- точно так же, как и последние, чувствуя в нем послушную жертву, притягиваются к нему. Таким образом, он сам ставит себя на путь эксплуатации, фрустрации и унижения. Далекий от радости по поводу такого жестокого обращения, он тем не менее подчиняется ему. А это открывает ему возможность жить со своими садистскими импульсами как импульсами, исходящими от других, и, таким образом, никогда не сталкиваться с собственным садизмом. Он может чувствовать себя невинным и морально возмущенным, надеясь одновременно, что когда-нибудь он возьмет верх над партнером-садистом и отпразднует свою победу.

Фрейд наблюдал описанную мной картину, но исказил свои открытия необоснованными обобщениями. Подгоняя их к требованиям своей философской концепции, он посчитал их за доказательство, что независимо от своей внешней порядочности внутренне каждый человек необходимо деструктивен. Фактически же состояние деструктивности представляет результат конкретного невроза.

Мы прошли долгий путь от точки зрения, которая считает садиста сексуальным извращенцем или которая использует детально разработанную терминологию, чтобы доказать, что он никчемный и порочный человек. Сексуальные извращения сравнительно редки. Деструктивные влечения также нечасты. Когда они происходят, то обычно выражают какую-то одну сторону общего аттитюда к другим. Деструктивные влечения нельзя отрицать; но когда мы понимаем их, то за явно нечеловеческим поведением различаем страдающее человеческое существо. А это открывает нам возможность добраться до человека с помощью терапии. Мы находим его отчаявшимся человеком, стремящимся восстановить тот образ жизни, который разрушил его личность.

Часть 2. Следствия неразрешенных конфликтов

Глава 12

Садистские наклонности

Люди, находящиеся в тисках невротического отчаяния, ухитряются продолжать «свое дело» тем или иным способом. Если их способность к творчеству не была слишком сильно нарушена неврозом, то они способны вполне сознательно примириться с укладом своей жизни и сконцентрироваться в той области, в которой они могут иметь успех. Они могут стать участниками социального или религиозного движения или посвятить себя работе в организации. Их работа может приносить пользу: тот факт, что им не хватает «огонька», может перевешиваться тем обстоятельством, что их не нужно подгонять.

Другие невротики, приспосабливаясь к конкретному образу жизни, могут перестать подвергать его сомнению, не придавая ему, правда, особого значения, а просто выполняя свои обязанности. Джон Марквонд описывает такой образ жизни в романе «Так мало времени». Именно это состояние, я убеждена, Эрих Фромм описывает как «дефектное» в противоположность неврозу!. Однако я объясняю его как результат невроза.

1 См.: Fromm, E. Individual and Social Origins of Neurosis / E. Fromm // American Sociological Review. - Vol. IX. - 1944. - №4

Невротики могут, с другой стороны, отказаться от всех серьезных или перспективных занятий и полностью переключиться на проблемы повседневной жизни, пытаясь хоть немного испытать счастья, находя свой интерес в каком-либо увлечении или случайных радостях - вкусной пище, веселой выпивке, непродолжительных любовных увлечениях. Или они могут все предоставить судьбе, увеличивая степень своего отчаяния, позволяя своей личности распадаться на части. Неспособные выполнять последовательно любую работу, они предпочитают пить, играть в азартные игры, заниматься проституцией.

Разновидность алкоголизма, описанная Чарльзом Джексоном в «Последнем уикенде», обычно представляет последнюю стадию подобного невротического состояния. В этой связи было бы интересно исследовать, не оказывает ли бессознательное решение невротика расколоть свою личность существенное психическое содействие развитию таких известных заболеваний, как туберкулез и рак.

Наконец, невротики, потерявшие надежду, могут превратиться в деструктивные личности, пытаясь одновременно восстановить свою целостность, живя чужой жизнью. По моему мнению, именно в этом заключается смысл садистских наклонностей.

Индивид с садистскими наклонностями может обладать желанием порабощать других людей, в частности своего партнера. Его «жертва» должна стать рабом супермена, существом не только без желаний, чувств или собственной инициативы, но и вообще без всяких требований к своему господину. Эта тенденция может принять форму воспитания характера - так профессор Хиггинс из «Пигмалиона» воспитывает Лизу. В благоприятном случае она может иметь и конструктивные последствия, например тогда, когда родители воспитывают детей, учителя - учеников.

Иногда такая тенденция присутствует и в сексуальных отношениях, особенно если партнер-садист является более зрелым. Иногда она наблюдается в гомосексуальных отношениях между старым и молодым партнерами. Но даже в этих случаях рожки дьявола станут видны, если раб даст хоть какой-нибудь повод к самостоятельности при выборе друзей или удовлетворении своих интересов. Часто, хотя и не всегда, садистом овладевает состояние навязчивой ревности, которая используется как средство мучения своей жертвы. Садистские связи этого вида отличает то, что Сохранение власти над жертвой вызывает у садиста гораздо больший интерес, чем его собственная жизнь. Он скорее откажется от своей карьеры, удовольствий или выгоды от встречи с другими, чем предоставит своему партнеру какую-либо независимость.

Способы удержания партнера в рабстве являются типичными. Они изменяются в очень ограниченных пределах и зависят от структуры личности обоих партнеров. Садист сделает все, чтобы убедить партнера в значимости своей связи с ним. Он будет выполнять определенные желания партнера - хотя и очень редко в степени, превышающей минимальный уровень выживания, выражаясь физиологическим языком. При этом он будет создавать впечатление уникального качества услуг, которые он предлагает своему партнеру. Никто другой, скажет он, не смог бы дать партнеру такого взаимопонимания , такой поддержки, такого большого сексуального удовлетворения и так много интересного; в действительности же никто другой не смог бы ужиться с ним. Кроме того, он может удерживать партнера явным или неявным обещанием лучших времен - ответной любви или супружества, более высокого финансового статуса, лучшего обращения. Иногда он подчеркивает свою личную потребность в партнере и апеллировать к нему на этом основании. Все эти тактические маневры довольно успешны в том смысле, что садист, будучи одержим чувством собственности и желанием унизить, изолирует своего партнера от других. Если партнер становится достаточно зависимым, то садист может начать угрожать бросить его. Могут применяться также и другие методы унижения, но они настолько самостоятельны, что будут обсуждаться отдельно, в другом контексте.

Конечно, мы не сможем понять, что происходит между садистом и его партнером, если не примем во внимание характерные особенности последнего. Часто партнер садиста относится к подчиненному типу и, следовательно, испытывает страх перед одиночеством; или он может быть человеком, который глубоко вытеснил свои садистские влечения и поэтому, как будет показано позже, совершенно беспомощен.

Взаимная зависимость, возникающая в подобной ситуации, пробуждает негодование не только в том, кто порабощает, но и в поработителе также. Если потребность в обособлении у последнего доминирует, то он особенно возмущен подобной сильной привязанностью партнера к своим мыслям и усилиям. Не осознавая, что он сам создал эти стягивающие узы, он может упрекать партнера за то, что тот крепко держится за него. Его желание вырваться из таких ситуаций в такой же степени выражает страх и негодование, в какой служит средством унижения.

Не все садистские желания направлены на порабощение. Определенный вид таких желаний направлен на получение удовлетворения от игры на эмоциях другого человека как на некотором инструменте. В своей повести «Дневник обольстителя» Серен Кьеркегор показывает, как человек, который ничего не ожидает от своей жизни, может быть полностью поглощен игрой как таковой. Он знает, когда проявить интерес и когда быть безразличным. Он крайне чувствителен в угадывании и наблюдении реакций девушки в отношении самого себя. Он знает, как пробудить и как сдержать ее эротические желания. Но его чувствительность ограничена требованиями садистской игры: он полностью безразличен к тому, что эта игра могла значить для жизни девушки. То, что в повести Кьеркегора представляет результат осознанного, хитроумного вычисления, довольно часто происходит бессознательно. Но это та же самая игра в притяжение и отталкивание, с очарованием и разочарованием, радостью и горем, подъемом и понижением.

Третьей разновидностью садистских влечений является желание эксплуатировать партнера. Эксплуатация не обязательно носит садистский характер; она может иметь место просто ради получения выгоды. При садистской эксплуатации выгода также может приниматься во внимание , но она часто носит иллюзорный характер и явно не пропорциональна усилиям, потраченным на ее достижение. Для садиста эксплуатация становится по праву разновидностью страсти. Единственное, что принимается во внимание , - это переживание триумфа победы над другими. Специфически садистский оттенок проявляется в средствах, используемых для эксплуатации. Партнер вынужден прямо или косвенно подчиняться резко возрастающим требованиям садиста и вынужден испытывать чувство вины или унижения, если не способен выполнить их. Человек с садистскими наклонностями всегда может найти оправдание для того, чтобы чувствовать себя недовольным или несправедливо оцененным и на этом основании стремящимся к еще большему повышению требований.

«Эдда Габлер» Ибсена иллюстрирует, каким образом выполнение таких требований часто побуждается желанием нанести ущерб другому человеку и поставить его на свое место. Эти требования могут касаться материальных вещей или сексуальных потребностей или помощи в профессиональном росте; они могут быть требованиями особого внимания , исключительной преданности, безграничной терпимости. В содержании таких требований нет ничего садистского; то, что указывает на садизм , это ожидание, что партнер должен всеми доступными способами наполнить эмоционально пустую жизнь. Это ожидание также хорошо иллюстрируется постоянными жалобами Эдды Габлер на чувство скуки, а также ее потребностью в волнении и возбуждении. Потребность питаться, подобно вампиру, эмоциональной энергией другого человека, как правило, полностью бессознательна. Но вполне вероятно, что эта потребность лежит в основе стремления к эксплуатации и является той почвой, из которой предъявляемые требования черпают свою энергию.

Природа садистской эксплуатации становится еще более ясной, если мы учитываем, что одновременно с ней существует тенденция к фрустрированию других людей. Было бы ошибкой утверждать, что садист никогда не хочет оказывать какие-нибудь услуги. При определенных условиях он может быть даже великодушным. То, что типично для садизма, это не отсутствие желания идти навстречу, а гораздо более сильный, хотя и бессознательный импульс к противодействию другим - уничтожению их радости, обману их ожиданий. удовлетворенность или жизнерадостность партнера с непреодолимой силой провоцирует садиста на то, чтобы тем или иным способом омрачить эти состояния. Если партнер радуется предстоящей встрече с ним, он стремится быть угрюмым. Если партнер выразит желание вступить в половое отношение, он окажется холодным или бессильным. Возможно, он даже не способен или бессилен делать что-либо позитивное. Исходящее от него уныние подавляет все вокруг. Процитирую Альдоса Хаксли: «Он не должен был делать ничего; для него достаточно было просто быть. Они свернулись и почернели от обычной инфекции». И чуть ниже: «Что за изысканное изящество воли к власти, что за элегантная жестокость! И какой изумительный подарок для того заражающего всех уныния, которое подавляет даже самое бодрое настроение и душит всякую возможность радости»1.

Такой же важной, как и только что рассмотренные, является тенденция садиста к пренебрежению и унижению других. Садист удивительно проницателен в обнаружении недостатков, нащупывании слабых мест своих партнеров и указании им на это. Он интуитивно чувствует, где его партнеры обидчивы и где им можно нанести удар. И он стремится использовать свою интуицию безжалостно в унизительной критике. Такая критика может быть рационально объяснена как честность или желание быть полезным; он может убедить в искренней обеспокоенности относительно компетентности или целостности другой личности, но впадает в панику, если искренность его сомнений окажется под вопросом. Подобная критика может также принять форму обычной подозрительности. 1

1Huxley, A. Time Must Have a Stop / A. Huxley. - London: Chatto and Windus, 1944

Садист может сказать: «Если бы только я мог доверять этому человеку!» Но после того, как он превратил его в своих снах в нечто отвратительное - от таракана до крысы, как может он надеяться доверять ему! Другими словами, подозрительность может быть обычным следствием мысленного пренебрежительного отношения к другому человеку. И если садист не осознает своего пренебрежительного отношения, он может осознавать лишь его результат - подозрительность.

Кроме того, здесь, по-видимому, более уместно говорить о придирчивости, чем просто о некоторой тенденции. Садист не только не направляет свой прожектор на реальные недостатки партнера, а в гораздо большей степени склонен экстернализировать свои собственные ошибки, формируя таким образом свои возражения и критические замечания. Если садист, например, расстроил кого-нибудь своим поведением, то он сразу же проявит беспокойство или даже выразит презрение к эмоциональной неустойчивости партнера. Если партнер, будучи запуганным, не совсем откровенен с ним, то он начнет упрекать его за скрытность или ложь. Он будет упрекать партнера за зависимость, хотя сам сделал все, что в его силах, чтобы сделать его зависимым. Подобное пренебрежение выражается не только с помощью слов, но и всем поведением. Унижение и деградация сексуальных навыков может быть одним из его выражений.

Когда любое из названных влечений фрустрируется или когда партнер платит той же монетой и садист ощущает себя подчиненным, эксплуатируемым и презираемым, то он способен впадать временами в почти безумную ярость. В его воображении никакое несчастье не может быть достаточно большим, чтобы причинить страдание обидчику: он способен пытать его, избивать, резать на части. Эти вспышки садистской ярости могут, в свою очередь, вытесняться и приводить к состоянию сильной паники или к какому-нибудь функциональному соматическому расстройству, указывающему на увеличение внутреннего напряжения.

Хотя невротик и преуспевает в смягчении своей зависимости и ослаблении своего негодования, его аттитюд девальвации всего позитивного порождает, в свою очередь, чувство разочарования и неудовлетворенности. Например, если он имеет детей, то думает прежде всего о заботах и обязательствах, связанных с ними; если он не имеет детей, то чувствует, что отказал себе в самом важном человеческом переживании. Если он не имеет сексуальных связей, то чувствует себя потерянным и озабочен опасностями своего воздержания; если имеет сексуальные связи, то испытывает унижение и стыдится их. Если у него имеется возможность совершить путешествие, то он нервничает из-за неудобств, связанных с этим; если он не может путешествовать, то находит унизительным оставаться дома. Поскольку ему и в голову не приходит, что источник его хронической неудовлетворенности может находиться в нем самом, то он чувствует себя вправе внушать другим людям, как они нуждаются в нем, и предъявлять им все большие требования, выполнение которых никогда не может удовлетворить его.

Мучительная зависть, тенденция к девальвации всего положительного и неудовлетворенность как итог всего этого объясняют в известной мере достаточно точно садистские влечения. Мы понимаем, почему садист побуждается к фрустрации других, причинению страдания, обнаружению недостатков, предъявлению ненасытных требований. Но мы не можем оценить ни степень деструктивности садиста, ни его высокомерное самодовольство до те пор, пока не рассмотрим, что делает его чувство безнадежности с его отношением к самому себе.

В то время как невротик нарушает самые элементарные требования человеческого приличия, в то же самое время он скрывает в самом себе идеализированный образ личности с особенно высокими и устойчивыми моральными стандартами. Он один из тех (о них мы говорили выше), кто, отчаявшись когда-либо соответствовать таким стандартам, сознательно или бессознательно, решили быть настолько «плохими», насколько это возможно. Он может преуспеть в этом качестве и демонстрировать его с видом отчаянного восхищения. Однако такое развитие событий делает пропасть между идеализированным образом и реальным «Я» непреодолимой. Он чувствует себя совершенно негодным и не заслуживающим прощения. Его безнадежность становится более глубокой, и он приобретает безрассудство человека, которому нечего терять. Поскольку такое состояние достаточно устойчиво, то тем самым для него фактически исключается возможность иметь конструктивные аттитюды в отношении самого себя. Любая прямая попытка сделать такой аттитюд конструктивным обречена на провал и выдает полное незнание невротиком своего состояния.

Отвращение невротика к самому себе достигает таких размеров, что он не может смотреть на себя. Он должен защищать себя от презрительного отношения к самому себе только посредством усиления чувства самодовольства, выполняющего роль своеобразной брони. Самая незначительная критика, пренебрежение, отсутствие особого признания могут мобилизовать его презрение к самому себе и поэтому должны быть отвергнуты как несправедливые. Он вынужден поэтому экстернализировать свое презрение к самому себе, т.е. начать обвинять, ругать, унижать других. Это, однако, бросает его в утомительный порочный круг. Чем больше он презирает других, тем меньше он осознает свое презрение к самому себе, и последнее становится более сильным и безжалостным, чем более он ощущает свою безнадежность. Борьба против других является поэтому вопросом самосохранения.

В качестве примера этого процесса служит описанный ранее случай с женщиной, которая обвиняла своего мужа в нерешительности и захотела чуть ли не буквально разорвать себя на части, узнав, что на самом деле она была в ярости от своей собственной нерешительности.

После всего сказанного мы начинаем понимать, почему садисту так необходимо унижать других. Кроме того, мы теперь способны понять внутреннюю логику его компульсивного и часто фанатичного стремления переделывать других и как минимум своего партнера. Поскольку он сам не может приспособиться к своему идеализированному образу, то это должен сделать его партнер; и та безжалостная ярость, которую он испытывает в отношении самого себя, направляется на партнера в случае малейшей неудачи последнего. Невротик может иногда задавать себе вопрос: «Почему я не оставлю своего партнера в покое?» Однако очевидно, что подобные рациональные соображения бесполезны, пока существует и экстернализируется внутренняя битва.

Садист обычно рационализирует давление, которое он оказывает на партнера, как «любовь» или интерес к «развитию». Нет необходимости говорить, что это не любовь. Точно так же это и не интерес к развитию партнера в соответствии с замыслами и внутренними законами последнего. В действительности садист пытается переложить на партнера невыполнимую задачу реализации его - садиста - идеализированного образа. Самодовольство, которое невротик был вынужден развивать в качестве щита против презрительного отношения к самому себе, позволяет ему делать это с щеголеватой самоуверенностью.

Вместе с тем он очень чувствителен к унижению и мучительно страдает от него.

Противопоставление эмоций, будучи глубоко вытесненным, может вызвать у садиста чувство, что он не в состоянии понравиться кому-либо. Так, невротик может искренне верить - часто вопреки бесспорному свидетельству, - что он не нравится представителям противоположного пола, что он должен довольствоваться «остатками с обеденного стола». Говорить в этом случае о чувстве унижения означает всего лишь использовать другие слова для обозначения того, что невротик так или иначе осознает и что может быть обычным выражением его презрения к самому себе.

В этой связи представляет интерес факт, что идея о своей непривлекательности может представлять бессознательное отвращение невротика к искушению сыграть в захватывающую игру в завоевание и отвержение. В процессе анализа постепенно может выясниться, что пациент бессознательно сфальсифицировал всю картину своих любовных отношений. В результате произойдет любопытное изменение: «гадкий утенок» начинает осознавать свое желание и способность нравиться людям, но восстает против них с чувством негодования и презрения, как только этот первый успех все воспринимают серьезно.

Полная структура личности со склонностью к инвертированному садизму обманчива и трудна для оценки. Ее сходство с подчиненным типом поразительна. Фактически если невротик с открытыми садистскими наклонностями обычно принадлежит агрессивному типу, то невротик с инвертированными садистскими наклонностями начинал, как правило, с развития преимущественно влечений подчиненного типа.

Вполне правдоподобно, что в детстве он испытал сильное унижение и его силой заставили покориться. Возможно, что он сфальсифицировал свои чувства и, вместо того чтобы восстать против своего притеснителя, полюбил его. По мере того как он становился старше - вероятно, в подростковом возрасте, - конфликты стали невыносимы, и он нашел убежище в обособлении. Но, испытав горечь поражения, он больше не мог оставаться в изоляции в своей башне из слоновой кости.

По всей видимости, он вернулся к своей первой зависимости, но со следующим различием: его потребность в любви стала настолько невыносимой, что он был готов платить любую цену за то, чтобы не оставаться одному. В то же самое время его шансы найти любовь уменьшались, потому что его потребность в обособлении, которая все еще действовала, сталкивалась с его желанием связать себя с кем-либо. Изнуренный этой борьбой, он становится беспомощным и развивает в себе садистские наклонности. Но его потребность в людях была такой сильной, что он вынужден был не только вытеснить свои садистские влечения, но и, впав в другую крайность, замаскировать их.

Жизнь с другими в таких условиях создает напряжение, хотя невротик может и не осознавать его. Он стремится быть напыщенным и нерешительным. Он должен постоянно играть какую-то роль, которая постоянно противоречит его садистским импульсам. Единственное, что требуется от него в этой ситуации, - это думать, что он действительно любит людей; и поэтому он оказывается в шоке, когда в процессе анализа узнает, что у него вообще нет никакого сочувствия к другим людям или, по крайней мере, маловероятно, что у него такие чувства есть. С этого момента он склонен считать этот очевидный недостаток за бесспорный факт. Но в действительности он только отказывается от претензии на проявление позитивных чувств и бессознательно предпочитает скорее вообще ничего не ощущать, чем сталкиваться со своими садистскими импульсами. Позитивное чувство к другим может начать проявляться только тогда, когда он осознает эти импульсы и начинает преодолевать их.

В этой картине, однако, имеются определенные детали, которые укажут опытному наблюдателю на присутствие садистских влечений. Прежде всего, всегда присутствует скрытый способ, с помощью которого, как можно увидеть, он запугивает, эксплуатирует и фрустрирует других. Обычно существует заметное, хотя и бессознательное презрение к другим, чисто внешне отнесенное к их более низким моральным стандартам.

Наконец, существует ряд противоречий, прямо свидетельствующих о садизме. Например, невротик в одно время терпеливо мирится с садистским поведением, направленным на него самого, а в другое демонстрирует крайнюю чувствительность к самому незначительному доминированию, эксплуатации и унижению. В конце концов, невротик формирует впечатление о самом себе, что он - «мазохист», т.е. испытывает удовольствие от того, что его мучают. Но поскольку этот термин и лежащая в его основе идея ошибочны, то лучше от него отказаться и взамен рассмотреть ситуацию в целом.

Будучи крайне заторможенным в утверждении самого себя, невротик с инвертированными садистскими наклонностями в любом случае будет легкой мишенью для оскорблений. К тому же, из-за того что он нервничает из-за своей слабости, он действительно часто привлекает внимание инвертированных садистов, одновременно восхищаясь и ненавидя их, - точно так же, как и последние, чувствуя в нем послушную жертву, притягиваются к нему. Таким образом, он сам ставит себя на путь эксплуатации, фрустрации и унижения. Далекий от радости по поводу такого жестокого обращения, он тем не менее подчиняется ему. А это открывает ему возможность жить со своими садистскими импульсами как импульсами, исходящими от других, и, таким образом, никогда не сталкиваться с собственным садизмом. Он может чувствовать себя невинным и морально возмущенным, надеясь одновременно, что когда-нибудь он возьмет верх над партнером-садистом и отпразднует свою победу.

Фрейд наблюдал описанную мной картину, но исказил свои открытия необоснованными обобщениями. Подгоняя их к требованиям своей философской концепции, он посчитал их за доказательство, что независимо от своей внешней порядочности внутренне каждый человек необходимо деструктивен. Фактически же состояние деструктивности представляет результат конкретного невроза.

Мы прошли долгий путь от точки зрения, которая считает садиста сексуальным извращенцем или которая использует детально разработанную терминологию, чтобы доказать, что он никчемный и порочный человек. Сексуальные извращения сравнительно редки. Деструктивные влечения также нечасты. Когда они происходят, то обычно выражают какую-то одну сторону общего аттитюда к другим. Деструктивные влечения нельзя отрицать; но когда мы понимаем их, то за явно нечеловеческим поведением различаем страдающее человеческое существо. А это открывает нам возможность добраться до человека с помощью терапии. Мы находим его отчаявшимся человеком, стремящимся восстановить тот образ жизни, который разрушил его личность.

Садизм – крайняя жестокость, агрессивность характера, при которой человек совершает агрессию и насилие не столько для того, чтобы добиваться каких-то целей, сколько как самоцель, как средство получения функционального наслаждения. Следовательно, садист – это такой человек, который получает удовольствие от того, что причиняет страдание другому человеку. И поскольку агрессия является источником удовольствия для такого человека, садист стремится причинить страдания другим людям, обесценивая и дискредитируя их, лишая их достоинства и гордости.

Еще французский исследователь П. Бове в начале 1920-х годов показал, что жестокость, которая независима от инстинкта драчливости, основывается на эгоистической потребности самосохранения. Отличающийся такой жестокостью человек избегает страдания и старается переложить его на другого, того, кто вызвал в нем страх.

Садизм, как потребность причинить страдания другому человеку и наслаждаться этим долгое время, считался сексуальным нарушением, принадлежащим к области психопатологии.

Однако расширение исследований этого явления показало, что садизм является общечеловеческим феноменом и должен изучаться в рамках психологии нормального человека. И в этом случае различие между нормой и патологией – скорее в степени, чем в качестве. Источником жестокости П. Бове считал инстинкт драчливости. Этот инстинкт как бы заставляет человека совершать агрессивные действия и наслаждаться созерцанием чужого страдания.

Эрих Фромм перечислил основные особенности садизма:

Страсть к приобретению абсолютной власти над живыми существами, стремление унижать, оскорблять их, превращая их в «вещь», собственность, а самому стать для них богом. Иногда садист действует в пользу другого, способствует его развитию, лишь бы иметь над ним власть. Но обычно садизм является недоброжелательным, оскорбляющим, издевательским. Римские императоры Калигула и Нерон, из наших современников – Гитлер, Сталин и многие другие большие и маленькие лидеры были садистами. Здесь достойно внимания то, что Э. Фромм прямо связывает садизм с властолюбием и применением власти.

Садизм является образом жизни, способом решения проблем существования, экзистенциальных задач.

Садизм приводит к изоляции человека от других, нередко это путь в безумие, поскольку абсолютная власть невозможна. Цели садистической установки недостижимы, и человек сходит с ума, оставаясь без близких людей.

Когда такие крайние садисты добиваются успехов, становятся полководцами или государственными деятелями, люди прославляют их как героев. А когда они терпят поражение, их объявляют преступниками и сумасшедшими.

Каждый даже скромный член общества имеет влияние над кем-либо, а, следовательно, и некоторую возможность проявлять садизм.

Садизм создает иллюзию всесилия: многим людям, особенно тем, кому не удалось жить продуктивной жизнью, кажется, будто садисты преодолевают ограниченность пределов человеческих возможностей. О Наполеоне говорили, что он «раздвинул границы славы». Но при этом не замечают, что мотивация садизма – низкого уровня, в ней нет сублимации. Потребности многих садистов тривиальны. Это люди, которые сумели преобразовать свое чувство бессилия в чувство всемогущества. Э. Фромм назвал садизм «религией психологических калек».

Крайние случаи садизма встречаются сравнительно редко. У каждого человека садистические и другие, так называемые «жизнеутверждающие» тенденции сбалансированы так, что ограничивают совершение жестоких действий. Поскольку садисты желают установить свою власть над людьми, им нужны подчиненные. Поэтому они сохраняют жизнь этих людей или части из них. Этим садист отличается от «простого разрушителя», который стремится уничтожить все живое.

Садист не любит сражаться с сильным противником. Его жестокие действия стимулируются тогда, когда он встречает слабых людей и животных. Он не любит соперничать с равными противниками, так как в этом взаимодействии не может переживать чувства превосходства и обладания властью над другим. Садист восхищается теми людьми, которые добились власти, уважает и даже любит их, а вот слабых презирает и желает подчинить своему контролю.

Садист, согласно Э. Фромму, боится всего нового и непредвиденного. Но поскольку «жизнь структурирована, но непредвидима и неупорядочена», он боится жизни.

Для садиста в жизни достоверна только смерть. Он не способен любить. Чтобы быть способным любить другого, человек должен, по теории Фромма, уметь любить себя и вызывать в других любовь к себе. Но при этом всегда имеется риск получить отказ и отпор. Возможность неудачи пугает садиста. Он может любить кого-либо только тогда, когда властвует над ним.

Садист – это одновременно ксенофоб и неофоб. Поскольку все чужаки являются новыми людьми, он их боится. Он подозрителен и тревожен, он не способен на спонтанные реакции на новизну.

Наконец, садист имеет характер подчиненного и трусливого человека. Он ощущает себя бессильным и стремится к власти, чтобы, образно говоря, из насекомого превратиться в бога. Но даже имея власть, он страдает от бессилия. Убивая людей, он еще больше лишается любви близких людей, становится изолированным и испуганным, ощущая потребность во внешней силе, которой можно было бы подчиниться. Гитлер подчинился Судьбе, а его сановники – своему фюреру.

Садизм в умеренных формах распространен во всех обществах и может считаться нормальной реакцией на фрустрацию. Четкую границу между нормальной и патологической формами садизма трудно провести. В психопатологии садизм по традиции, идущей от Р. Крафт-Эбинга, связывается с сексом. Однако более правильно, указать на двойственную мотивацию садистических действий:

они обусловлены сексуальным влечением и фрустрацией этого влечения;

но они обусловлены также влечением к господству, доминированию, стремлением к высоким социальным статусам.

В каждом конкретном случае одна из этих мотиваций становится преобладающей. Но в значительном числе случаев сексуальные и лидерские мотивы садизма выступают в тесном союзе.

Поскольку речь идет об истоках садизма как крайней формы жестокости человека, можно предположить, что садизм как черта или комплекс характера формируется благодаря многократному совершению агрессивных действий, которые поощряются. Жестоким делает человека также постоянное подавление возникающего в нем, как следствие многих фрустраций, желания совершить агрессивные действия

Условия появления садизма

Условия и закономерности формирования характера человека очень сложны, поскольку, по всей видимости, нет прямой связи между обществом и типами характеров. Для каждого индивида совокупность социальных стимулов, а также его ответов на эти воздействия, уникальны. И видно, что в разных обществах формируются сходные типы индивидуальных характеров. Садисты были всегда и повсюду, во все времена и во всех типах обществ.

Но в качестве общего условия формирования садистического характера Э. Фромм указал на такое явление, как власть одних людей над другими. По его мнению, если будет ликвидирована эксплуатация одних людей, групп и классов со стороны других, садизм исчезнет и садистами будут лишь отдельные больные люди.

Там, где существуют отношения эксплуатации – подчинения, с необходимостью возникнут тенденции уменьшения независимости, критического мышления и продуктивности подчиненных. Хотя людям предлагаются всевозможные развлечения, они не приносят им подлинной радости. В таких обществах средний гражданин имеет средний же уровень или, как предпочитает сказать Фромм, «среднюю дозу» садизма.

Садизм в индивидах усиливается под влиянием страха, террористического, то есть не ограниченного рамками закона, наказания, агрессивного произвола. Страх перед таким наказанием может с детских лет стать основным эмоциональным фоном жизни человека. Под влиянием этого постоянного переживания чувство целостности личности, если оно успело формироваться, разлагается. Снижается уровень ее самоуважения. Постоянно отказываясь от своей свободы, предавая самого себя, человек может потерять чувство обладания устойчивым «Я».

Иначе говоря, авторитарное правление в семье и обществе создает благоприятные условия для формирования полных страха и тревоги садистических личностей. Это исторически доказано опытом тоталитарных государств – Германии, СССР и других. Но поскольку даже в демократических странах Запада авторитаризм в семьях, на частных предприятиях, в армии и полиции сохраняет сильные позиции, производство и воспроизводство садистов везде идет весьма успешно.

Зависть является одной из причин садизма и соответствующих этому типу характера насильственных действий. Как сложный эмоционально-когнитивный комплекс и переживание, зависть включает сильный агрессивный компонент. Агрессия является ведущей составляющей зависти. Последняя – широко распространенное и, по-видимому, общечеловеческое явление. Завидуют друг другу коллеги по профессии, преследуют и терроризируют преуспевающих, с садистическим ликованием стремясь «истолочь их в ступе». Чрезвычайной интенсивности достигает зависть в области политики. Завидуя успехам друг друга, политики нередко совершают садомазохистические действия. Есть, по-видимому, и половые различия в зависти и по поводу предмета этого переживания. Женщины завидуют друг другу из-за любви, богатства и других ценностей, порой буквально уничтожая друг друга морально и физически. Зависть всегда вызывает соперничество.

Иррационализм поведения, субъективизм взаимооценок и самооценок, нежелание и неспособность понимать состояние другого человека и т. п. – широко распространенные явления. Систематические преследования даже без физической агрессии – настоящий психологический садизм. Многие охотно берут на себя роль преследователей-садистов.

Формированию садистов способствует также бедность психической жизни человека, отсутствие общения и простых человеческих радостей.

Когда социальная группа и ее лидеры не одобряют садизм ее членов, соответствующие черты характера и поведения могут временно подавляться. Поведение людей начинает детерминироваться другими мотивами.

Разновидности садизма

В исследовании садизма наблюдались две крайности. Одни исследователи, например Зигмунд Фрейд, объясняли садизм целиком и полностью только сексуальными причинами, другие же, более ранние авторы, наоборот, эту связь вообще не видели. Первая линия исследований идет, конечно же, от маркиза де Сада, который страдал этим нарушением и описал его в своих литературных произведениях.

Современную и, по-видимому, наиболее адекватную концепцию садизма разработал Эрих Фромм, который различал два основных вида садизма: сексуальный и несексуальный.

Сексуальный садизм является одной из наиболее часто встречающейся перверзией человека. Это извращение распространено во всем мире, среди всех народов. От своих агрессивных действий садист переживает сексуальное возбуждение и наслаждение. Когда данный тип садиста имеет дело с женщиной, то пытается причинить ей физическую боль и унижение, стремясь полностью подчинить своей воле.

У разных садистов доза жестоких действий, необходимых для сексуального возбуждения, различна. Иные же удовлетворяются уже только садистическими фантазиями.

Сексуальный садизм известен давно, но первое его научное описание дано немецким психиатром XIX века Р. Крафт-Эбингом. Любопытно, что крайние типы сексуальных садистов появляются вновь и вновь и во всех обществах, хотя не везде о них принято говорить открыто.

Известно, что в нормальной половой жизни мужчина удовлетворяет не только свои сексуальные, но и агрессивные желания. Действуя совместно и сочетая в своих действиях агрессию и секс, оба партнера получают удовольствие. Но если один из них является агрессором, а другой – неагрессивной жертвой, то удовлетворение получает главным образом агрессор. Крайним случаем этой разновидности половых отношений является взаимодействие сексуального садиста со своей жертвой.

Приведем несколько случаев сексуального садизма, о которых сообщения появлялись в печати в течение последних нескольких лет.

«Лишили людоеда и жизни, и обеда» – заметку под таким названием вместе с фотографией сексуального садиста опубликовала одна из газет. Вот эта коротенькая заметка.

«Голубоглазый блондин Джефри Дамер полтора года назад был приговорен к 15 пожизненным тюремным заключениям судом штата Висконсин. Дамер в течение 13 лет убил 17 человек, при этом предварительно истязал свои жертвы. Проходил он и по статье о каннибализме.

Однако Дамеру не удалось отсидеть за решеткой ни один из своих пожизненных сроков. Заключенные тюрьмы строгого режима насмерть забили Дамера деревянными дубинками».

Другой пример сексуального садизма: Карла Фей Таккер «...с малолетства стала проституткой и наркоманкой, как и ее мать. “Мы обменивались с мамой наркотиками, как губной помадой”, - говорила она. В июне 1983 года она вместе со своим любовником, неким Даниелем Райаном Гэрретом, находясь в состоянии наркотического дурмана, зверски убила киркой влюбленную парочку – Джерри Линна Дина и Дебору Торнтон. На суде она призналась, что, нанося удары несчастным, она “испытывала сексуальное удовлетворение”. Суд приговорил ее вместе с Гэрретом к смертной казни, а совершенное ими преступление вошло в историю Техаса как “одно из самых ужасных”, хотя Техас вообще трудно удивить преступлениями».

У определенного числа людей сексуальный садизм создает непреодолимое влечение к преступлениям против личности. О целой серии таких патологических случаев рассказал Леонид Млечин в заметке «Садовник-любитель, офицер полиции и другие маньяки».

Приведем отрывки из этого материала.

«Американский город Новый Орлеан в шоке. Полиция признала, что в городе действует так называемый серийный убийца. Считается, что он убил 24 человека. Причем полиции – редкий случай – известно имя подозреваемого. И это имя внушает страх, потому что подозреваемый – полицейский.

За последние четыре года в городе были найдены трупы 17 черных женщин, двух белых женщин, четырех черных мужчин и одного белого. В основном это проститутки или наркоманы. Все они были найдены голыми; их сначала задушили, потом утопили. Полиция пришла к выводу, что все это работа одного и того же убийцы.

Но доказательств у полиции пока нет, хотя несколько человек заявили, что этот полицейский преступник - Виктор Г. Причем в городе говорят, что Виктор и его друзья собирают дань с проституток и торговцев наркотиками в своем округе...

Серийный убийца – обычно это сексуальный маньяк. Это не обычный преступник.

Он не грабит своих жертв. Он как бы не корыстен. Ему доставляет удовольствие сам процесс совершения преступления. Когда их ловят, они обычно во всем признаются.

Сексуальные маньяки – это преступники, которых люди действительно боятся. Это те, кто нападает в основном на женщин и детей, насилует их и убивает. Он тщательно выбирает жертвы и почти никогда не попадается на месте преступления.

По мнению ФБР, в Америке одновременно действуют от 10 до 50 серийных убийц. Одного из них сейчас судят. Речь идет о некоем садовнике Джоэле Р., которого соседи знали как замечательного знатока растений. «Его арестовали случайно. Мущину остановила дорожная полиция. Во время осмотра автомобиля полицейские почувствовали странный запах и обнаружили труп женщины. Водитель – Джоэль Р. – не стал отпираться. Он признался, что это труп проститутки, которую он задушил». Этот человек с болезненным удовольствием говорил о своих преступлениях. Во время первого же допроса он рассказал полицейским, в каких районах Нью-Йорка лежат трупы тех 16 женщин, которых он убил за три года. Он любил оставить себе на память что-нибудь о каждой из своих жертв – кредитные карточки, водительские права, серьгу, лифчик и т. п. Но удивительнее всего то, что «он казался им обыкновенным и в высшей степени положительным человеком».

Это и есть самое страшное в историях с серийными убийцами. Обычный случай: преступник, который ведет тайную сексуально-уголовную жизнь, свершив преступление, ведет обычную жизнь, часто имеет семью и ничем себя не выдает.

Такие сексуальные маньяки существовали всегда и во всех странах...

В 1980 году американец Джон Уэйн Гэйси был обвинен в убийстве 33 человек. Его жертвами становились молодые мужчины и мальчики. Считалось, что это самый страшный убийца в истории США.

Но затем появился еще более изощренный серийный убийца, которого полиция штата Вашингтон именует “убийцей с Зеленой реки”. С 1982 по 1984 год он совершил, по данным полиции, 37 убийств. Затем преступления внезапно прекратились. Но полиция не знает, мертв ли убийца, уехал куда-то, или просто лег на дно».

Одно спорное утверждение о таких людях встречается не только у журналистов, но даже в трудах специалистов. Л. Млечин писал:

«До и после совершения преступления такой преступник почти ничем не отличается от нормальных людей. Поэтому сексуальных маньяков так трудно найти». Это весьма спорное утверждение, его неубедительность ясна и для автора, который продолжает:

«Да нормальный ли человек такой маньяк? Может быть, это сумасшедший? Может быть, но если такого преступника все-таки ловят, врачи-психиатры оказываются в трудной ситуации. С одной стороны, убийцы отдавали себе отчет в том, что они делали. Серийные маньяки хитры и изобретательны. Они не убивают на хорошо освещенной улице в присутствии свидетелей. С другой стороны, цепь бессмысленно жестоких убийств свидетельствует о том, что убийца явно умственно неполноценен. Признанных невменяемыми лечат в специализированных учреждениях. Признанных вменяемыми казнят».

Но стоит полагать, что у таких людей в познавательных процессах, ценностных ориентациях и эмпатии должны присутствовать тонкие нарушения, для обнаружения которых нужны специальные методики.

Жестокие действия являются источником удовольствия для садиста, но они угрожают его партнеру. Поэтому, обсуждая проблему садизма, Э. Фромм возражает маркизу де Саду и Г. Маркузе, которые были сторонниками свободного выражения сексуального садизма. Поскольку, как доказано в психоанализе, многие желания человека иррациональны, вряд ли целесообразно придерживаться принципа свободного удовлетворения всех желаний.

Наличие у личности сексуального садизма говорит о том, что у нее сформирована садистическая структура характера, то есть она имеет сильнейшее желание властвовать, контролировать, унижать других людей. Фромм, безусловно, имел в виду, что крайняя и самоценная жестокость является ведущей чертой характера такой личности, причем в такой степени, что остальные черты или подчиняются ей, или подавляются ею, или же обслуживают ее.

Приведем исторический пример сочетания жестокости с сексуальными извращениями. Султан Баязид I, правитель Османской империи, отличался крайней жестокостью. Известно, что его отец, Мурад I погиб в бою на Косовом поле, в Сербии. Там же, после победы, как старший сын умершего, государственным советом Баязид был провозглашен султаном. Первым его поступком в качестве правителя империи было умерщвление своего младшего брата Якуба путем удушения. А ведь этот брат командовал флангом во время сражения и пользовался уважением солдат. Затем Баязид организовал массовую резню христиан, истребив, в частности, всех сербских князей, участвовавших в бою.

Оказывается, он был одновременно сексуальным извращенцем. В труде одного историка-туркофила есть строки: «Между кампаниями он предпочитал предаваться чувственным наслаждениям, ничем не ограниченному обжорству и пьянству и не отказывал себе в различных формах разврата с женщинами и мальчиками из своего гарема. Двор Баязида, прославившийся своей роскошью, вполне мог соперничать с роскошью византийского двора в период расцвета. При всех этих эксцессах Баязид отличался глубокой религиозностью. Он соорудил для себя небольшую келью на крыше своей мечети в Бурсе и на долгое время погружался в состояние мистического уединения, затем беседовал с богословами из своего исламского окружения».

Эти факты показывают, что султан Баязид был сексуальным садистом, странным образом сочетая в себе также религиозность. Это выглядело бы парадоксом, если бы не человечество не знало, что ислам поощряет жестокость.

У султана Баязида были также акцентуированные черты характера:

он был слишком гордый;

слишком импульсивный;

слишком жестокий;

имел слишком высокое мнение о себе;

слишком ненавидел христиан;

был чрезмерно упрямым и т. п.

Человек с патологическим характером решал крупные политические вопросы, и последствия его преступных деяний до сих пор оказывают влияние на судьбы сербского и других славянских народов. Как ни странно, политические наследники деспота находят поддержку у руководителей ряда христианских государств.

Сильнейшие импульсы властвовать, подавлять и контролировать других влияют на сексуальные желания человека. Известно, что такие несексуальные мотивы, как влечение к власти и богатству, а также нарциссизм, возбуждают сексуальное желание человека. Фромм утверждает, что «ни в одной другой сфере поведения характер личности не проявляется так ясно, как в сексуальном акте», поскольку сексуальное поведение спонтанно, оно является результатом обучения в минимальной степени.

В сексуальном поведении выражаются любовь, нежность, садизм или мазохизм, алчность, нарциссизм, тревоги личности, фактически каждая существенная черта его характера.

Э. Фромм критикует ту точку зрения, согласно которой выражение садизма в сексуальных действиях уменьшает деструктивные тенденции людей. «Ну что же, подобные рассуждения вполне логично было бы завершить таким выводом, что надзиратели в гитлеровских концлагерях могли бы вполне благосклонно и дружелюбно относиться к заключенным, если бы у них была возможность получить разрядку для своих садистических наклонностей в сексе».

Несексуальный садизм – это уже крайняя форма агрессивности без ее связи с сексуальным желанием. С незапамятных времен жертвами людей с таким садизмом становились все слабые и незащищенные люди: пленники, рабы, дети, очень часто – также животные.

Приведем пример несексуального садизма, который хорошо иллюстрирует его природу. Во время Великой Отечественной войны против фашистской Германии и ее сателлитов сержант Советской Армии Артавазд Адамян попал в плен к немцам. Вот что он рассказал годы спустя писателю Зорию Балаяну: «Немцы, требуя от меня, попавшего к ним в плен, данных о расположении наших частей и не получив ответа, начали методично и, я бы сказал, со знанием дела, истязать меня. Они словно растягивали “удовольствие”. И я тогда подумал: слишком уж точно следовали немцы урокам своих учителей – организаторов геноцида армян, главарей Османской Турции. Так же поступали со своими жертвами и турки в пятнадцатом году, они действовали теми же методами. Меня даже не удивило, что у них не где-нибудь там в гестапо в тылу, а на фронте была специальная “заготовка”: железный прут со звездой на конце. Накалив его на огне, немец сначала приложил “форму” к предплечью правой руки.

Я молчал. Через некоторое время раскаленная добела звезда была приложена к другой руке. Потом уж – ко лбу. И лишь потом они стали острым ножом отрезать пальцы левой руки. Причем они заставляли меня непременно смотреть на процесс пытки. Стоило мне только отвернуться, как следовал удар по лицу. В одном я видел свое спасение. В смерти. Но судьба распорядилась иначе. В землянку вбежал немецкий солдат и что-то сказал офицеру. Тот стремглав выскочил на улицу. За ним выбежал и солдат-палач. Они были явно чем-то встревожены. И, конечно, были уверены, что я уже не то что полумертвый, а самый что ни на есть мертвый человек. Может, поэтому на миг забыли обо мне. И этого мига было достаточно. Схватил автомат. Две гранаты.

Дорога была открыта. После двух взрывов у входа в блиндаж я вскочил и, к счастью, ни одна вражеская пуля не достигла цели. Собственно, они слишком поздно спохватились... Вот такова история моя...».

Страшные примеры садизма зафиксированы в исторических трудах, описывающих захватнические войны тюркских и монгольских орд в завоеванных странах. В частности, армянская и византийская историография полны трагических описаний массовой резни детей, женщин и стариков, а также пленников во время походов турецких султанов. Этноцид армян, греков, ассирийцев и других наций и этнических групп, живших в пределах Османской империи – вопиющие примеры разгула садизма.

Садизм всегда был свойствен многим, в том числе тюркоязычным народам. Он проявляется в постоянных войнах с другими народами, но есть примеры того, что вожди этих племен использовали садистические методы и в борьбе друг против друга, во внутриэтнических отношениях.

Вот какой интересный пример приводит Л. Н. Гумилев в одной из своих книг. Предыстория этого случая такова: когда Темуджин был избран монгольским ханом и принял имя Чингисхан, у него сразу же появилось много заклятых врагов. Одним из них был Джамуха. Между ними возникла война, во время которой и совершались страшные садистические деяния, причем по отношению к сородичам, представителям той же этнической группы. Гражданские войны бывают особенно жестокими, феномен, который требует пристального внимания психологов и психоисториков. Л. Н. Гумилев пишет:

«У Чингисхана было тринадцать куреней, которые он тоже вывел в поле. Джамуха опрокинул строй чингисовцев, но те отошли в ущелье Изерен при Ононе. Джамуха не штурмовал ущелье, но безжалостно расправился с пленными. Семьдесят юношей из рода Чонос он велел сварить в котлах, а своему бывшему соратнику – Чахан-ува – отрубил голову и привязал ее к хвосту коня. После этих сомнительных подвигов он вернулся домой».

В последние десятилетия в США проводились специальные научные исследования с целью выяснения масштабов распространения различных форм садистических действий по отношению к детям. Оказалось, что жертвами садизма чаще всего становятся дети и подростки до 16-летнего возраста, то есть в том возрасте, когда они зависимы и беззащитны.

Несексуальный садизм, в свою очередь, бывает физический и психический. Психический садизм личности выражается в различных формах словесной агрессии. Это оскорбление личности словом – замечанием, критикой, некорректным и неуместным вопросом. Но такой садизм может выражаться и в невербальных формах коммуникации – в улыбке, смехе и различных экспрессивных выражениях.

Все эти разновидности психического садизма наиболее эффективно оскорбляют и унижают человека, когда применяются в присутствии других, публично.

Э. Фромм приводит ряд примеров из жизни Сталина, показывая, каким образом этот жестокий деятель применял физические и психические садистические действия к разным людям.

Об этом в настоящее время уже имеется обширная литература на русском языке.

До того как дать приказ об аресте человека, он обычно выказывал своей жертве знаки подчеркнутого внимания и даже симпатии, поэтому арест, в силу своей неожиданности, воздействовал особенно глубоко и болезненно.

Сталин приказывал арестовывать жен и детей высших партийных и государственных деятелей и держал их в тюрьмах и концлагерях, в то время как эти работники должны были «нормально» продолжать свою службу и даже встречаться с ним. И они работали, не рискуя что-либо просить ради своих родных и близких людей.

Например, жены Калинина, Молотова и Куусинена, а также сын последнего в 1937 году оказались в концлагерях. В присутствии других высших должностных лиц Сталин однажды спросил Куусинена, почему не хлопочет за освобождение сына? Этот «храбрый» деятель ответил, что, по-видимому, имеются веские основания для его ареста! Сталин ухмыльнулся и приказал освободить сына этого отважного партийного деятеля. Для психолога здесь интересно все, но особенно тот факт, что человек даже в самых трагических ситуациях сочиняет оправдания, чтобы сохранить свою положительную самооценку. В данном случае Куусинен сочинял рационализации в пользу Сталина. Если внимательно присмотреться к фактам, можно убедиться, что данный механизм психологической самозащиты очень широко используется во взаимоотношениях руководителей и подчиненных.

Сталин однажды приказал арестовать жену своего личного секретаря, который, тем не менее, должен был продолжить свою работу. Такие люди или имели очень низкий уровень личного достоинства и самоуважения, или же морально до такой степени были деградированы, что уже не сопереживали даже своим близким людям, ставшими жертвами Сталина и КГБ. Так, Лазарь Каганович не возражал против ареста своего брата Михаила, который, согласно сочиненной Берией и Сталиным версии, был связан с фашистами. При очной ставке с провокатором в кабинете А. И. Микояна Михаил Каганович вошел в туалет и выстрелом из пистолета покончил с собой.

Действия Сталина часто бывали неожиданными для других. Арестовав и некоторое время истязав человека, он мог затем освободить его и вновь назначить на высокую должность.

Эрих Фромм и другие исследователи считают Сталина несексуальным садистом. Но такой вывод нельзя считать окончательно доказанным. Когда Р. Медведев и Э. Фромм писали свои книги, многие факты личной жизни Сталина, его взаимоотношений с женщинами, не были еще известны. Новые исследования могут показать, что он, по-видимому, принадлежал к смешанному типу садистов: он был одновременно и сексуальным, и несексуальным садистом. Почему-то молчаливо предполагается, что названные разновидности садизма не могут сочетаться в одной личности. Такое предположение является недостаточно обоснованным. Теорию садизма надо развивать таким образом, чтобы она охватывала все больше фактов реальной жизни.